Читать книгу - "Голова-жестянка  - Серафима Орлова"

– Ладно, про это место ты всё уже знаешь, а теперь, будь добра, расскажи, почему тебе пришло в голову вылезти на лёд, – говорит Карин.

– А вы как меня нашли?

– С помощью тепловизора на дроне, – вмешивается парень, который дал мне кружку. – Он в темноте может видеть тёплые объекты.

– Честно, я не очень тёплый объект, – дрожу в ответ я.

– Нам просто повезло случайно, – говорит Карин. – Ну и тебе повезло, что нашли. Мы уже два раза пересобирали наш спасательный дрон и каждый раз его испытывали. В прошлые разы спасать было некого, кроме рыбаков, которые удят на тонком льду. Но их бесполезно оттуда прогонять, они матерятся только. А в этот раз мы тебя отыскали. С одной стороны, удачно протестировались, с другой стороны, я даже не знаю…

Он поднимает с пола металлическую штуку с лопастями, которую Приходька раньше держал. Да, теперь вижу, что это дрон. А я думала, саранча. С красным глазом и с фотоаппаратом. Замёрзшему мозгу чего только не померещится.

– Ну так чего ты там делала? – повторяет Карин.

Я перевожу взгляд на Приходьку:

– Пусть он уйдёт.

Все смотрят на меня недоумённо. Даже железный Арни. Язычок пламени в керосиновой лампе дрожит, оживляет его нарисованное на картоне лицо.

Приходька, наоборот, отворачивается. Дужка его металлических очков вспыхивает на свету. Он смотрит на закопчённую бревенчатую стену. Уверена, что сейчас он про себя начал считать следы от сучков, гадёныш.

– Пусть он уйдёт, я тогда расскажу. А вообще лучше не рассказывать, это совсем неинтересная история.

– Ну нет, я не могу человека за ворота выгнать, – отказывается Карин. – Тем более он ничего плохого и не сделал.

– Это вы так думаете, – ввернула я.

Приходька вскакивает. Его лицо побелело.

– Что, и тут то же самое начнётся? Ну всё теперь, кранты! Хоть в другой город переезжай!

– Иван, ты спокойней давай, – гудит Карин.

Но Приходьку не унять.

– Да пошли вы все! Хотите послушать её – слушайте! Моё мнение давно никого не интересует! Ни дома, ни в школе! Все согласились с тем, что я чмо ходячее! Ну и буду этим самым!

Дальнейшая его речь состоит чуть более чем полностью из слов, которые нельзя говорить в присутствии педагога. Хорошо, что она недолгая. Карин, нахмурившись, поднимается с места, но Приходька уже выскакивает на мороз. Кривая фанерка, заменяющая дверь, падает плашмя на снег. Ребята бросаются ставить её обратно.

– Народ, оставьте это дело, – командует Карин. – Димка, Лёша, Саня. Идите за ним.

– Может, лучше… – начинает возражать парень, который дал мне кружку. Карин останавливает его жестом руки.

– Тиль, ты оставайся тут, поможешь доску приладить поровнее. А вы за ним идите. Не возвращайте, просто поговорите. И мне потом отзвонитесь по результатам.

Парни, помешкав, выходят. Особенно тот, кого назвали Димкой, долго мешкает, шепчется с Тилем, посматривает на меня. Я им, похоже, очень не нравлюсь. Наконец Димка выходит на улицу, в морозный тёмный проём. Карин и Тиль возятся с дверью, ставят её на место. Карин вздыхает и вполголоса говорит:

– Детский сад.

– Ты сам подписался, – не замедляет ответить Тиль. Он ухмыляется, зубы у него крупные. На месте Карина мне бы захотелось двинуть по ним молотком. Там молоток как раз в углу валяется, рядом с дроном.

Я осторожно поднимаю дрон. Понимаю, что это, конечно, не железяка, просто металликом покрашена, а так деталей больше пластмассовых.

– Это вы сами собрали? И Приходька собирал?

– В основном я, конечно, придумывал, но и ребята помогали, и Иван тоже, – отвечает Карин.

– Ну вы сила вообще, – я поднимаю дрон над головой. – На принтере корпус печатали? Приходька любит такие штуки, он всегда с ними возился. А он говорил вам, что хотел сделать костюм робота и зарабатывать деньги аниматором?

Карин недолго молчит, потом говорит: «Нет», – и подкручивает лампу, чтобы горело послабее.

– Он вообще помешался на деньгах, у них семья бедная, он даже в школу в дырявом ботинке может прийти, – зачем-то рассказываю я. – У нас вот тоже небогатая семья, но мне как-то пофиг на деньги, а он не такой…

Тиль морщится, натягивает шарф себе на лицо и говорит сквозь шерсть:

– Можно я тоже пойду? Не хочу это слушать.

– Будь здесь, – отвечает Карин.

– Я тогда музыку послушаю, – заявляет Тиль. Плюхается на ковры, прислоняется к обгоревшей стене, засовывает наушники в уши и отворачивается от нас. В серой куртке он похож на приставший к стене огромный гриб.

– У тебя проблемы? – мягко спрашивает меня Карин.

У меня проблемы, у меня начало щипать под языком. Я пытаюсь открыть рот, чтобы начать говорить, но как-то всё не то на ум приходит.

– Что у вас случилось? – продолжает допытываться Карин.

– Он что-то вроде… Кинул меня, – нахожу я подходящие слова, хотя это всё равно всё не то.

– Ну, все мы совершаем ошибки, что тут сделать, – Карин улыбается. Сейчас я чётко могу разглядеть его улыбку, борода не мешает.

– Он может исправить ошибку, но не исправляет.

– Если человек не может исправить ошибку, значит, это не в человеческих силах.

– Есть у него силы! Просто желания нет.

– Желание – это и есть сила.

– Ты буддист, что ли?! – почти ору я.

Ой, я опять сказала ему «ты». Но он не обращает внимания. Качает головой, достаёт из рюкзака термос и подливает ещё глинтвейна в мою кружку.

Глинтвейн меня не интересует. Глинтвейном мою ситуацию не подсластишь. Карин открывает было рот, чтобы задать очередной вопрос, и тут я поднимаю голову от кружки и, глядя ему в глаза, говорю:

– Короче, сам посуди. Мы летом залезли в заброшенное здание, в санаторий, мы там искали цветмет. И за нами погнался кто-то… сторожей там нет вроде, но патруль мимо ходит, был такой шум, собаки, мы решили смотаться. Надо было в одном месте перелезть. На верхнем этаже санатория открытая терраса и бассейн. И вот с этой верхней террасы на улицу ведёт мостик. Но он в двух местах загорожен рамами с проволочной сеткой, большими, шире самого мостика, чтобы люди не лазили. Чтобы перелезть, нужно сверху перебираться или вылезти за перила моста. Приходька перелез через эту загородку, я не смогла. Я упала, у меня сотряс, и пропорола ногу вот тут. Ты видел меня с тростью? Ну вот. Мои родители считали, что это он виноват, потому что очень долго за помощью ходил, или он вообще не хотел ходить, ему там плохо стало тоже. Хотели подавать в суд. Был большой срач между моими родителями и его родителями. Обошлось вроде, но теперь он меня избегает.

Карин морщит лоб, у него, похоже, не находится никаких мудрых слов по этому поводу. Он даже берёт мою кружку с глинтом и отпивает большой глоток. И охрипшим голосом всё-таки говорит: